В городе Владимире Маяковский получил «общественную пощечину»

Юрий БЕЛОВ. Владимир.

Поездки Маяковского по СССР организовывал чаще всего Павел Лавут. Особенно много они путешествовали в 1927 году, в канун 10-летия Великого Октября. Тогда поэт провел в командировках 181 день и посетил более 40 городов. При этом он умудрился написать еще недавно широко известную поэму «Хорошо!»

Однажды, в июне 1927 года, Павел Ильич предложил Владимиру Владимировичу съездить во Владимир. Город, дескать, симпатичный и отнимет у него только один день. Поэт согласился и назначил поездку на 25 июня. «Как условились, — записал в своем дневнике Лавут, — в семь утра я зашел за Маяковским на Лубянский проезд. Он только что проснулся. Одевается быстро — до поездки остается тридцать пять минут. Все готово — можно ехать. Но не тут-то было. Приносит из кухни щетку и начинает подметать комнату. Я нервничаю И только идеально все прибрав, он сбегает с четвертого этажа, потрясая всю лестницу. На Курском вокзале стрелка часов почти на восьми. Со всех ног — к поезду. Потом поэт напишет об этом так:

На одной из остановок в купе к Лавуту и Маяковскому подсела девушка. Она жила в поселке Ундол Владимирской губернии и тоже ехала во Владимир. Маяковский, естественно, заговорил с ней, не подозревая, чем обернется для него эта беседа.

Однако попытка Павла Ильича замять тихий скандал не удалась. Владимир Владимирович демонстративно прервал разговор, всем своим видом давая понять, что не желает больше общаться с девицей, которая не знает самого Маяковского. Он стал думать о Владимире. Говорят, в этом городе много древних соборов, других удивительных памятников старины. А какой там народ? Может быть, такой же темный, как эта воспитательница. Но Владимир Владимирович опасался напрасно. Владимирцы, особенно молодежь, прекрасно знали, кто такой Владимир Маяковский, многие его произведения и с большим энтузиазмом восприняли известие о том, что он едет к ним. За несколько дней до его приезда на всех перекрестках древнего города были расклеены афиши, на которых громадными буквами была выведена фамилия поэта. Молодые литераторы и любители поэзии еще до встречи с ним начали до хрипоты спорить о его творчестве и сочинять каверзные вопросы.

— Вы латышка? — полюбопытствовал поэт на свою голову.
Девушка вспыхнула румянцем, обвела взглядом попутчиков и в свою очередь с вызовом спросила:
— А вы кто по национальности будете?
— Угадайте, — завел игру Павел Ильич.
— Вы (незнакомка указала на Лавута) — русский. А вы (она кивнула в сторону Маяковского) — типичный еврей.
Владимир Владимирович усмехнулся и снова пристал к попутчице с какими-то дурацкими вопросами. Однако, услышав, что девушка работает «руководительницей» в детском саду, встрепенулся и уже серьезно спросил, с какой литературой она знакомит детишек.
— Маршака и Чуковского читаете им? — поинтересовался он.
— Читаю.
— А Маяковского?
— Такого поэта я не знаю, — без тени смущения произнесла девушка.
— ?!
— Очень жаль, — спешно вмешался в разговор Лавут, бросая на Маяковского сочувствующие взгляды. — Хороший поэт, очень полезные стихи для детей пишет. В них все просто и ясно. Рекомендую вам почитать произведения Маяковского. Между прочим, он сегодня будет выступать во Владимире, в центральном городском клубе. Приходите, я познакомлю вас с ним.

Поезд во Владимир прибыл в середине дня. Маяковский и Лавут поднялись на холм и по Большой Московской улице пешком направились в центр города. На одной из улиц их встретили члены местной литературной группы «Молодая гвардия» во главе с известным уже тогда комсомольским поэтом Александром Безыменским. Между Маяковским и молодой литературной порослью разгорелся жаркий спор. Больше всех на рожон лез, конечно, Безыменский, который не мог простить Маяковскому такие строки:

Спор не утихал, а гарнизонный клуб, находившийся на Соборной площади в бывшем Доме дворянского собрания, уже был переполнен красноармейцами, рабфаковцами и людьми среднего возраста. Была среди них и воспитательница из Ундола, которую Лавут обещал познакомить с Маяковским. Она пришла на литературный вечер с сестрой. Все ждали поэта, а он все не появлялся. Наконец Маяковский вышел на сцену, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Извиняться за опоздание не счел нужным, заметив лишь:

— Я вас больше ждал. Поезд пришел днём. Я отправился осматривать город и увлекся этим. Но перейдем к делу.

Потом он стал говорить о том, что революция подняла со дна всякую муть. Ничтожества, дескать, стали претендовать на ВСЕ. Если кухарка начнет управлять государством, иронизировал Маяковский, то уж стихи и подавно будут писать все кому не лень. «Тысячи и десятки тысяч писателей и писателишек завелись у нас теперь и многие из них пекут стихотворения, как блины», — сокрушался Владимир Владимирович. Массовое «производство» низкопробных литературных произведений он охарактеризовал не иначе, как «стихийное бедствие».

Многие владимирские любители советской изящной словесности, и особенно нахрапистые начинающие литераторы, приняли в штыки «крамольные» суждения Маяковского. Между поэтом и взвинченной публикой быстро возникла стена отчуждения. Провинциалы не упускали ни одного удобного случая, чтобы лягнуть мэтра. А Владимир Владимирович делал вид, что не замечает этого, и провоцировал их на неуклюжие выпады против себя. Взял, например, и рассказал, как однажды, выходя из трамвая на Страстной площади, он забыл рифму, а когда снова вошел в него, вспомнил. Из зала тут же полетели записки. В одной из них неизвестный автор умничал: «Не забыли ли вы рифму, когда ехали во Владимир?» В другой кто-то испытывал нервы Маяковского такими словами: «Нет ничего удивительного в том, что вы забываете рифму в трамвае, так как вы даже забываете приходить аккуратно на свои выступления». В третьей некто тоном освобожденного секретаря комсомольской ячейки отчитывал Мастера: «Вы считаетесь пролетарским поэтом, а почему же берете за одно выступление 250 рублей? Это не по-пролетарски». Но Маяковский в долгу не оставался. Получив очередную записку со словами: «Владимир Владимирович, вы очень трудно пишете, не понимаем», он пришел в ярость.

— Это палка о двух концах, — шумел поэт. — Может быть, я трудно пишу, а может быть, вы не доросли до понимания меня. Тут надо очень подумать: мне ли до вас спуститься или вам до меня подняться.

На этом вечере Владимир Маяковский читал свои стихи, в том числе знаменитое «Сергею Есенину», в котором есть такие строки:

Настоящим мастером поэзии в то время Владимир Владимирович, похоже, считал только себя, поскольку о Сергее Александровиче позволил себе сказать так: «Есенин, безусловно, талантливый поэт, но он часто писал не то, что нам надо, и этим приносил не пользу, а вред. Тем хуже, что он был талантлив». Владимирцы яростно защищали Есенина. В своих записках они спрашивали: «Почему Есенин пишет про вас, что «Маяковский поет о пробках в Моссельпроме?» «Почему вы, говоря о Есенине, упомянули только о пиве и любви, умышленно забыли о деревне и природе?»

Всего на вечере Маяковский получил 39 записок. В некоторых из них авторы просили его высказать свое отношение к творчеству Бедного, Безыменского, других советских поэтов.
— Как я отношусь к Безыменскому? Очень хорошо, — отвечал Владимир Владимирович, понимая, что тот находится в зале. — Только вот недавно он плохое стихотворение написал. Там у него рифмуется «серп — свисток и молоток». Безыменский, ну-ка прочитайте, не стесняйтесь.

Безыменский покорно, но с явной неохотой поднялся с места и, как нашкодивший школьник, прочел злополучное стихотворение.

— Ну вот, пожалуйста, — обрадовался Маяковский. — Разве можно так писать? А если бы у вас там рифмовалась «пушка», так вы бы написали «серп и молотушка?»

В зале — хохот. Маяковский тоже широко улыбается. Отдышался немного и снова начал отбивать стрелы, полетевшие в него. Одного слушателя заинтересовало социальное происхождение поэта. Маяковский ответил, что он дворянин, но поместий не имел, никаким промыслом не занимался, никого не эксплуатировал, а его эксплуатировали сколько угодно. Другой не без ехидства спросил о судьбе незаконченной поэмы «Пятый Интернационал», в которой поэт хотел показать искусство будущего. Третий обвинил Маяковского в плагиате: «Почему вы иногда форменным образом воруете приемы у молодых поэтов, например у Уткина? Ваше «Белое и черное» изобилует местами, которые вырваны из поэмы «О рыжем Мотэле»?

Словом, литературный вечер не удался. Маяковского явно раздражала заносчивость участников дискуссии, их недоброжелательность. Владимирцев возмущало то, что знаменитый поэт тоном, не терпящим возражений, порой высказывал отнюдь не бесспорные мысли, в частности о народном любимце Сергее Есенине и его творчестве. Да и публичная порка, устроенная им лидеру владимирской молодежи Александру Безыменскому, оставила тяжелый осадок на душе у большинства участников литературного вечера. Неудивительно поэтому, что 14 июля 1927 года областная газета «Красная молодежь» под заголовком «Эх, Маяковский» опубликовала разгромный отчет о поездке поэта во Владимир. «Маяковский, которого город ждал громаднейшими плакатами на стенах, бесчисленными толками, какие только возможны в провинции, пришел на сцену, прокричал, поругал всех и вся, себя похвалил, прочитал несколько своих стихотворений и быстро, боясь опоздать на поезд, убежал, — говорится в заметке. — Доклад был наполнен самохвальством, сравниванием себя с классиками, с двигателями культуры. Скромностью В. Маяковский не отличался никогда. В этом нет ничего удивительного. Удивительно то, что во Владимире «лучший советский поэт» получил «общественную пощечину».

Короче говоря, владимирской публике Маяковский не понравился. Зато на молодую «руководительницу детсада» он произвел неизгладимое впечатление. Еще перед выступлением поэта в гарнизонном клубе она, встретив Лавута как старого знакомого, в очередной раз обескуражила его своим дремучим невежеством: «Маяковский, наверное, большая знаменитость, раз такие большие афиши в честь него вывесили в городе». В антракте девушка подошла к самому Владимиру Владимировичу и, сильно смущаясь, доверительно сообщила ему, что теперь знает, кто такой Маяковский.

После дискуссии Маяковский и Лавут зашли в номера, затем немного отдохнули в парке перед древним Дмитриевским собором вместе с воспитательницей и ее сестрой. Потом они попрощались с девушками и также пешком отправились на вокзал. В поезде поэт задумчиво произнес: «Интересная девушка. Жаль только, что малограмотная».